Вспомним историю Вавилонской башни: люди не могли понять друг друга, потому что принадлежали к разным культурам и разговаривали на разных языках. Что же тогда говорить о нашем общении с животными? Разве само предположение о возможности такого общения не противоречит здравому смыслу? Между сигналами, которыми обмениваются животные между собой, и нашей речью существует громадная разница. Сами люди иногда с большим трудом понимают друг друга, хотя и принадлежат к одному виду. В таком случае возможно ли в принципе наше общение с животными?
Заметим, что в повседневной жизни нас, как правило, мало беспокоит дистанция между нами и животными. При общении с животным мы не ведем себя так, как если бы имели дело с иностранцами. Мы не предпринимаем никаких усилий, чтобы выучить «язык» того или иного биологического вида. Отправляясь в зоопарк, мы не считаем нужным отыскать какой-нибудь разговорник для перевода с русского на язык шимпанзе и обратно и не покупаем человеческо-собачий и собако-человеческий словари, когда заводим дома щенка. Конечно, многие владельцы собак часто спрашивают ветеринаров, почему их четвероногий друг ведет себя так, а не иначе. Как правило, их интересует, каким образом можно изменить нежелательное поведение собаки, например, отучить ее лаять по любому поводу. Однако чаще всего даже эти хозяева, хотя и выглядят несколько озадаченными, мало напоминают потерявшихся туристов или антропологов. Они чувствуют себя гораздо лучше, чем путешественники или ученые, которые заблудились в самой глуши какой-нибудь экзотической страны и пребывают в полном смятении, потому что местные жители их не понимают.
Удивительно, что при всех различиях между нами и животными мы крайне редко испытываем похожее чувство. Возможно, все дело в том, что необходимость во взаимопонимании с животными для нас не настолько важна, что ожидания, связанные с такого рода коммуникацией, гораздо менее значимы для нас, чем в тех случаях, когда речь идет о необходимости выстраивать отношения с другими людьми. Впрочем, для данного явления можно найти и другое объяснение. Многие владельцы собак говорят о том, что они со своим питомцем понимают друг друга с полуслова. Поэтому им не нужно изучать язык своего четвероногого друга, подобно тому как другие люди изучают английский или язык глухонемых. В чем же состоит феномен нашего общения с животным вообще и собакой в частности? А может быть, взаимопонимание с собакой — это не более чем фикция, иллюзия человеческого разума, который, полагая, что общается с понимающим его существом, на самом деле разговаривает с пустотой?
Что значит «гав»
Чтобы ответить на этот вопрос, для начала стоит задуматься о природе общения животных между собой. Не вдаваясь в подробности, скажем, что на этот счет существует две основных гипотезы.
Первая, которую можно назвать пессимистической, состоит в том, что жесты, выражения глаз животных и издаваемые ими звуки не могут быть средством коммуникации, поскольку они слишком грубы и примитивны для передачи полноценной информации другому индивиду, способному ее понять. Сторонники этой гипотезы считают, что животные таким способом просто выражают свое эмоциональное состояние, без какой-либо конкретной цели. Конечно, эти действия могут вызвать реакцию со стороны других животных. Например, когда лев обозначает свое присутствие рычанием, это не может остаться без внимания. Да, животные способны передавать своим соплеменникам некие неопределенные сигналы. Однако все эти элементарные жесты и звуки не могут служить инструментом для целенаправленного сообщения мало-мальски точной информации. Иными словами, сигналы животных не могут представлять собой язык как средство коммуникации, единственным обладателем которого является человек.
В этом смысле подобные действия животных более всего напоминают нашу жестикуляцию или невнятное бормотание, которое не имеет никакого определенного значения. Наше собственное стремление воспринимать крики птиц, лай собак или жесты обезьян как способы общения животных между собой в этом случае не более чем очередная антропоморфическая иллюзия. Поэтому и наше общение с собакой на самом деле всего лишь монолог, который животное просто-напросто игнорирует.
Второй гипотезы, которую можно было бы назвать оптимистической, придерживаются некоторые ученые, а также большинство хозяев собак. Стоит особо подчеркнуть, что это же мнение поддерживает и собаководческий бизнес, который искусно играет на чувствах потенциальных клиентов и их симпатии к любимому животному. Эта гипотеза, в отличие от предыдущей, отстаивает представление о том, что у животных существует самый настоящий язык, который они используют для общения между собой. Сторонники этой гипотезы признают, что язык животных несколько отличается от человеческого, зачастую он более примитивен, чем наш, хотя в ряде случаев может оказаться даже более гибким, если речь идет, например, о языке запахов. Так, например, животные некоторых видов могут выделять особые вещества, называемые феромонами, издающие едва уловимый запах, который для их соплеменников означает половую принадлежность и репродуктивное состояние конкретного индивида. В рамках предложенной теории различия между языком животных и человеческой речью состоят лишь в степени развития этого способа коммуникации, а не в самой природе системы общения.
Считается, что телодвижения или голосовые сигналы животных, подобно словам нашего языка, имеют определенное значение. Семантический характер коммуникации животных сторонники этой идеи подтверждают тем фактом, что язык животных, так же, как и язык человека, состоит из набора сигналов, которые служат для передачи определенной информации от передающего к принимающему. Короче говоря, концепция языка и коммуникации, лежащая в основе этой гипотезы, предполагает их семантический и информационный характер.
Действительно, информацию можно передавать при помощи абсолютно произвольных символов. Например, совершенно необязательно обозначать собаку словом «собака» и произносить это слово при помощи определенных звуков. Точно так же можно обозначить ее словом dog или же любым другим сочетанием символов, которые придут в голову. Применяя ту же схему по отношению к животным, сторонники семантической гипотезы полагают, что издаваемые животными звуки идентичны нашим словам. Так, например, крик птиц, поднимающих тревогу при виде хищника, жалобное мяуканье кота, когда он испытывает боль, или лай собаки, услышавшей, что кто-то звонит в дверь, наделены тем же смыслом, что и наши слова, произнесенные в аналогичных ситуациях.
Произвольные сигналы животных имеют определенное значение в нашем языке, и задача науки — это значение определить. Приведенные в примерах сигналы животных можно было бы перевести на наш язык как: «Тревога!», «Мне больно!» и «Кто там?». То есть язык, которым, по мнению сторонников этой гипотезы, обладают животные, служит для них средством обмена информацией. Существование этого средства продиктовано самим образом жизни видов, живущих группами, для которых язык превращается в биологический инструмент, предназначенный для такого обмена.
Достаточно долгое время информационно-семантическую концепцию коммуникации животных в той или иной степени поддерживали некоторые этологи. Они пытались расшифровать звуки, издаваемые животными, и определить их значение, разделяя крики птиц по модуляции и тембру голоса, лай собак по типам или песни китов по мелодиям. Если следовать подобной логике, то в принципе можно создать своего рода словарь для перевода языка животных на человеческий язык. Нужно только найти соответствие наших фраз, например, «Внимание, опасность!», определенным знакам животных. Такими знаками могут служить, например, специальные голосовые сигналы, характерные для многих видов птиц, или особые движения тела, которые можно наблюдать у живущих косяками рыб. И если это действительно так, то принципиальной разницы между общением человека с животным и общением двоих людей, говорящих на разных языках, просто нет. В этом случае проблема состоит только в том, чтобы перевести символы, которые использует каждая из сторон, с одного языка на другой и обратно.
Несемантическая коммуникация
Современные исследования в области коммуникации животных вообще и собак в частности говорят о том, что каждая из приведенных гипотез отчасти верна и отчасти ошибочна. С одной стороны, результаты изучения очень многих видов животных подтверждают существование у них сложной и исключительно тонкой системы коммуникации. Действительно, в животном мире одни особи способны целенаправленно передавать сигналы, предназначенные другим. Эти сигналы достаточно точны, чтобы выполнять некоторые коммуникативные функции. В этом смысле можно говорить о том, что животные действительно общаются между собой, а значит, существует возможность коммуникации одних видов с другими, в том числе и с человеком. То есть с этой точки зрения «пессимисты» не правы.
Однако в данном случае ошибаются и «оптимисты». Информационно-семантическая модель сталкивается с серьезными проблемами, на которые в последние десятилетия обратили внимание специалисты в области этологии коммуникации. Ученые отмечают, что некоторые положения данной модели не находят объяснения с точки зрения эволюционной теории.
Прежде всего, оптимистическая модель предполагает, что коммуникация между животными появилась в природе и получила свое развитие в силу того, что обмен информацией был полезен в принципе. Однако его потенциальная польза, что, кстати, также требует доказательства, еще не объясняет, почему это качество настолько широко распространилось в мире живой природы. Дело в том, что для сохранения и распространения нового признака недостаточно одной только выгоды, которую этот признак приносит в принципе, или же того, насколько он полезен отдельному виду или какой-либо конкретной группе животных. Необходимо, чтобы этот признак прошел сквозь фильтр естественного отбора. И чтобы пережить это суровое испытание, он должен давать некое преимущество своему носителю, то есть конкретному индивиду.
Некоторые ученые считают, что для распространения признака в популяции одной только пользы для конкретного индивида недостаточно: важно, чтобы этот признак давал преимущество соответствующему гену. Если говорить о коммуникации, то приобретение этой способности должно давать преимущество обоим участникам процесса — и передающему, и принимающему информацию. В противном случае признак не сможет распространиться в популяции, передаваясь из поколения в поколение, поскольку его носители не будут иметь больше потомков, чем остальные особи, мало того, существует вероятность, что они оставят после себя даже меньше потомства, чем другие.
На самом же деле в животном мире персональная выгода участников процесса коммуникации далеко не так очевидна, особенно если речь идет об индивиде, передающем информацию. Остановимся на двух принципиальных моментах. Для успешной коммуникации прежде всего необходимо, чтобы реципиент понял переданную информацию, без чего передающий будет попросту зря тратить силы. Но как могла возникнуть эта способность понимать? Представим, что у одного из индивидов проявилась способность передавать некую семантическую информацию в популяции, где до этого момента никто и никогда не использовал подобный способ коммуникации. Каким же образом потенциальные реципиенты смогут уловить информационное содержание сообщения, смысл сигналов, закодированных на неком языке?
Вторым спорным моментом может служить тот факт, что многие формы коммуникационного поведения, наблюдаемые в природе, не дают передающему никакого преимущества и даже представляют для него потенциальную опасность. Так, например, способность животных криком предупреждать соплеменников о приближающемся хищнике должна была быстро исчезнуть из популяции, поскольку, обнаруживая свое положение в пространстве, передающий информацию индивид рискует первым подвергнуться нападению. Кричащая птица привлекает внимание хищника к себе, и поэтому ее собственные шансы выжить и оставить потомство значительно сокращаются.
Таким образом, остановив свой выбор на информационно-семантической модели, мы не получаем ответа на вопрос, каким образом способность к коммуникации смогла распространиться и сохраниться в животном мире. Не дает она объяснения и тому факту, что эта способность получила развитие лишь у некоторых видов, да и то в неравной степени. В то же самое время у других видов она выражена гораздо меньше.
Информационно-семантическая модель сталкивается с еще одним непреодолимым препятствием. Наблюдения зоологов за наземными животными свидетельствуют о том, что сигналы, передаваемые последними — лай собак, вой волков или карканье ворон, используются в самых разных экологических контекстах. По крайней мере, их назначение гораздо более разнообразно, нежели в том случае, если бы между этими сигналами и их смыслом существовала такая же прямая связь, как в языке человека. Короче говоря, если бы кому-то пришло в голову составить собачье-человеческий или воронье-человеческий словарь, он не сумел бы перевести на наш язык выражения «гав-гав» или «кар-кар».
Таким образом, информационно-семантическая модель не позволяет дать коммуникации животных убедительного объяснения. Лай собаки на незнакомца очень отличается от наших возгласов: «Берегись!» или «Кто там?». Точно так же и слово «привет», произнесенное попугаем, по сути своей имеет мало общего с тем же «приветом», прозвучавшим из уст человека. Крики, мимика, телодвижения или запахи животных, имеющие социальное назначение, не содержат кодов, которые в нашем языке используются для передачи информации.
И все-таки, если и оптимисты, и пессимисты ошибаются, что же на самом деле представляет собой коммуникация животных? Можно ли полагать, что это не просто беспорядочный набор звуков, что сигналы животных имеют смысл, если каждая конкретная демонстрация, будь то крик, или собачий лай, не наделена определенным значением? На самом деле ключ к этой загадке кроется в естественном отборе. Даже если между лаем собаки и какой-либо нашей фразой, имеющей определенное семантическое значение, нет соответствия, он, тем не менее, выполняет функцию коммуникации. Просто эта функция осуществляется иначе, она не содержит закодированной информации, которую адресат должен расшифровать.
На самом деле коммуникация животных тесно связана с биологической функцией, направленной на увеличение шансов на выживание и размножение для индивида, передающего сигнал. Короче говоря, лающая собака ничего не хочет сказать: она совершает действия, которые, в конечном счете, с биологической точки зрения полезны для нее, как для индивида, передающего сигнал. Или, во всяком случае, они полезны для генов, лежащих в основе этих действий. Таким образом, именно совершаемые действия дают индивиду преимущества в естественном отборе. Точно так же и каркающая ворона не говорит ничего, что можно было бы перевести на русский язык. Карканье вороны, точнее говоря, производимый этим карканьем эффект, особенно тот, который влияет на поведение других ворон, дает репродуктивное преимущество генам, ответственным за карканье, и способствует сохранению и распространению этих генов в популяции. То же самое относится и к собаке.
Когда караульный пес лает на постороннего и оскаливается, показывая зубы, это вовсе не значит, что он хочет сказать незнакомцу: «Стой!» или «Сейчас укушу!» — просто в данных конкретных обстоятельствах пес совершает действия, направленные против незваного гостя. В процессе эволюции, в результате подобных действий, гены, лежащие в их основе, получили в собачьей популяции репродуктивное преимущество. В этом смысле лай не имеет семантического значения: в данном случае он выполняет функцию устрашения, потому что в подобной ситуации именно устрашение оказалось средством наиболее эффективным для предотвращения угрозы.
Разница с предыдущей моделью огромна. Прежде всего, несемантическая и неинформационная концепция коммуникации животных не предполагает никаких ограничений на использование одних и тех же сигналов, будь то звуки, телодвижения или запахи, в самых разных обстоятельствах и для достижения самых разных целей. Единственное требование состоит в том, чтобы демонстрация приводила к позитивному результату в плане естественного отбора. Из этого следует, что упомянутые сигналы должны быть объяснимы с точки зрения естественного отбора. Поэтому перед учеными, работающими в этой области, прежде всего стоит задача реконструировать эволюционные механизмы, зачастую скрытые и довольно сложные, которые могли привести к возникновению той или иной демонстрации, успешно прошедшей естественный отбор. Это позволило бы понять назначение сигналов животных, крика или позы, то есть определить функцию, которую они выполняют.
И, наконец, в рамках данной модели снимается вопрос об эволюционной инициализации коммуникативного сигнала. В данном случае для того, чтобы сообщение принесло пользу передающему его индивиду, нет необходимости в том, чтобы адресат понял его смысл, то есть, по сути, выучил незнакомый язык. Вполне достаточно и того, что сообщение имеет для реципиента последствия, которые, в свою очередь, благоприятны для передающего индивида или же для его генов.
Короче говоря, сообщения, которыми обмениваются животные, больше похожи на наши возгласы «Ай!» или «Ух ты!», чем на слова нашего обычного языка. Когда собака лает, она не собирается передавать никакую информацию. В данном случае результат важнее содержания. Будянски говорит об этом так:
Собаки напоминают скорее Макиавелли, чем Уэбстера; их способ коммуникации больше похож на Кабуки, чем на Шекспира.
Одна из карикатур Гэри Ларсона, которую вспоминает Будянски, наилучшим образом отражает разницу между собачьим способом коммуникации и человеческим языком. По улице прогуливается ученый. На голове у него шлем с проводами и лампочками. Подпись к рисунку гласит: «Благодаря своему новому дешифратору профессор Шварцман стал первым человеком на земле, способным понять, что на самом деле говорят собаки, когда лают». Рядом с профессором мы видим четырех собак: одна бежит за автомобилем, другая гуляет в саду за забором, третья сидит рядом с домом и еще одна переходит дорогу. У каждой из пасти вырываются возгласы, которые после расшифровки выглядят так: «Эй!», «Эй! Эй! Эй! Эй! Эй! Эй! Эй! Эй!», «Э-ге-гей!», «Эй! Эй! Эй!».
Сигналы, которыми обмениваются животные — это не беспорядочные движения или бессмысленный набор звуков, хотя они далеки и от семантического языка, передающего информацию в четко организованном виде. И тем не менее мы имеем дело с самой настоящей коммуникацией, только совершенно другого типа, чем наша собственная.
По словам специалистов, существует очень ограниченный круг вопросов, касающийся способов коммуникации между собаками, на которые современная наука может ответить со всей уверенностью. Многие прежние утверждения и интерпретации, основанные на представлениях о линейной иерархии и доминировании в мире собак, сегодня нуждаются в пересмотре. Особенно это касается функционального назначения лая или меток мочи, которые собаки, в основном кобели, оставляют повсюду. И уж совершенно очевидно, что дальнейшее изучение коммуникации между человеком и собакой крайне необходимо хотя бы с чисто практической точки зрения.
Зрительная коммуникация
Исследования в области зрительной коммуникации между собакой и человеком переживают сегодня необычайный взлет. Толчком к развитию этого направления послужили последние достижения этологов, изучающих поведение собак, в особенности работы Адама Миклоши и его группы, а также исследования Майкла Томаселло в области сравнительной психологии.
Прежде всего, проведенные эксперименты доказывают, что собаки используют визуальные сигналы для привлечения внимания человека и чаще всего становятся инициаторами такого взаимодействия. При этом они применяют средства, характерные скорее для самого человека, они заглядывают ему в глаза, останавливают на нем пристальный взгляд. Люди часто используют те же способы, желая привлечь внимание другого человека. Ученые провели такой эксперимент. В отсутствие хозяина собаке показывали лакомство и тут же на глазах у собаки убирали его на недосягаемую для нее высоту. После этого в комнату входил хозяин собаки. В подавляющем большинстве случаев участвующие в эксперименте собаки сразу старались встретиться глазами с хозяином, переводя взгляд с него на место, куда было спрятано лакомство, и обратно.
Другой эксперимент доказывает, что в случаях, когда собака сталкивается с трудностями в решении привычной для нее задачи, она способна взглядом попросить своего хозяина о помощи. Опыт состоял в следующем. Ученые привязали лакомство к веревке и поместили его в небольшую клетку, продев веревку сквозь прутья. Собаку научили доставать лакомство, вытягивая его за веревку. Затем ей предложили решить ту же задачу, только на этот раз веревку привязали не к лакомству, а к прутьям клетки. В результате собака не могла достать угощение. Опыт многократно повторяли с участием разных собак. Когда тот же эксперимент проводили в присутствии владельцев собак, после нескольких неудач животные прекращали дальнейшие попытки достать лакомство, останавливались и пристально смотрели в глаза своим хозяевам, настойчиво прося о помощи. Если же в эксперименте участвовали волки, выращенные в неволе и приученные к человеку, в отличие от собак они никогда не пытались обратиться за помощью к своему хозяину.
Помимо того, что собаки пытаются взглядом привлечь наше внимание, они, в отличие от большинства других животных, способны определить объект, на который оно направлено. Точнее, они замечают признаки, указывающие на предмет, привлекший наше внимание, и то, насколько он нас занимает в данный момент. При этом они ориентируются на направление взгляда, замечают, насколько широко открыты глаза, обращают внимание на поворот или наклон головы, а также на положение тела. Как показывают наблюдения, когда человек бросает собаке какой-нибудь предмет, чаще всего она бежит в ту сторону, куда направлен его взгляд. И угощение собака скорее будет выпрашивать у того, кто стоит к ней лицом, чем у человека, который смотрит в другую сторону. Собака гораздо охотнее выполняет команды, когда их отдают, глядя прямо на нее. Замечено, что собаки значительно реже подчиняются знакомым командам, если их произносят, глядя не на нее, а на какой-либо объект, расположенный в другой стороне.
Еще одна способность собак позволяет им вступать в более сложное и тонкое коммуникационное взаимодействие с человеком, хотя результаты опытов, подтверждающих эту способность, не всегда трактуются однозначно. Некоторые собаки, напомним, что этот вид отличается исключительным разнообразием, вероятно, способны учитывать чужой опыт и использовать его в ситуациях, с которыми сталкиваются они сами.
Чтобы это доказать, ученые поставили эксперимент, изначально разработанный для изучения аналогичных способностей у обезьян. Собак помещали в условия, при которых они могли достичь цели, в данном случае, найти лакомство, опираясь на наблюдения за своими соплеменниками, уже владеющими нужной информацией. Опыт состоял в следующем. Участвующей в эксперименте собаке давали возможность понаблюдать за поведением двух других собак. До начала опыта одной из собак, выполняющих роль статистов, показывали место, где было спрятано угощение. Затем на глазах у испытуемого животного обоим статистам предлагали найти спрятанное угощение. При этом первая собака сразу направлялась к тайнику, другой же приходилось действовать наугад. После этого испытуемой собаке предстояло решить ту же задачу в отсутствие статистов. В большинстве случаев испытуемые быстро находили тайник, указанный той собакой-статистом, которая представлялась им более сообразительной, то есть собакой, которая, по их мнению, владела важной информацией. Опыт подтверждает, что, принимая решение, собака способна учитывать информацию, полученную от другого существа.
Лонгитюдные исследования по изучению коммуникативных способностей собак подтверждают, что в процессе взаимодействия с человеком они постепенно подстраиваются под его требования, то есть могут согласовывать свое поведение и способы общения со знаниями и навыками, которыми этот человек обладает. И все-таки, как бы нам того ни хотелось, результаты подобных исследований еще не означают, что собаки понимают психическое состояние другого существа, иными словами, осознают наличие у него разума или субъектности. Большинство ученых сходятся во мнении относительно восприятия собаками чужого разума. На самом деле собаки, вероятнее всего, замечают не психическое состояние людей или других собак, а малозаметные для нас признаки этих психических состояний или же признаки, указывающие на информацию, которой мы владеем.
