На первый взгляд такой неожиданный поворот в сторону противоположную тезису о намеренном одомашнивании может показаться наивным и малоубедительным. Можно ли говорить о стратегии, когда речь идет о животном, не будет ли это самой что ни на есть очевидной формой антропоморфизма? Разумеется, животные еще меньше способны на то, чтобы спланировать и выстроить свои отношения с человеком, чем гоминиды. На самом деле современная эволюционная биология вкладывает иной смысл в понятие «стратегия», что позволяет объяснить одомашнивание как процесс, в котором животным отводится центральное место, не приписывая им ни сознательных намерений, ни особого умысла.
В современной биологии это понятие служит лишь обозначением физических или поведенческих характеристик группы особей одного вида. Оно не предполагает какого-либо сознательного расчета со стороны особи, обладающей данными качествами: эти свойства определены генами, в большей или меньшей степени. Понятие «стратегия» означает биологический выбор, например, темное оперение птиц или агрессивность зверя по сравнению со светлым оперением других птиц или мирным поведением других зверей того же вида в игре, где выигрышем служит количество потомков. Некоторые стратегии в плане выживания и воспроизведения оказываются эффективнее других. Особи, обладающие нужными качествами, имеют в среднем больше потомков, чем прочие. В итоге гены, отвечающие за выигрышные стратегии, со сменой поколений все больше и больше распространяются в популяции.
Рассмотрим одну из стратегий на примере популяции бабочек, обитающих в окружении растений с преимущественно темной листвой. В этой ситуации стратегия «темных крыльев» будет эффективнее стратегии «белых крыльев», поскольку особям с белыми крыльями труднее скрыться от хищников. Если в данной популяции в результате мутации проявится ген, определяющий более светлый цвет крыльев, он быстро исчезнет, поскольку имеющие его особи, по всей вероятности, оставят меньше потомков, чем другие бабочки этой популяции. И наоборот, ген, определяющий цвет крыльев, приближенный к цвету окружающей среды, распространится в популяции в течение нескольких поколений, и, по всей вероятности, носящие его особи дадут больше потомства, чем другие.
Таков принцип действия естественного отбора в понимании Дарвина и современных неодарвинистов. Отбор основан на разной эффективности воспроизведения носителей различных стратегий, занимающих определенную экологическую нишу в рамках одной и той же популяции. Процесс приводит к адаптивному отбору морфологических и поведенческих качеств в пределах биологической популяции без какого-либо намерения, умысла или плана.
Использование подобной эволюционной модели применительно к доместикации позволило некоторым биологам и антропологам пересмотреть свои взгляды на природу этого процесса. Взглянув на процесс одомашнивания с точки зрения интересов животных или растений, ученые задались вопросом, каким образом «приобретение» некоторых качеств, адаптированных к человеку, могло стать для них эффективной эволюционной стратегией, открывающей перед биологическим видом неисчерпаемый источник ресурсов: все то, что мог предложить человек, использующий эти виды животных и растений или употребляющий их в пищу. Следуя подобной логике, антрополог Дэвид Риндос предложил оригинальное объяснение доместикации некоторых растений.
Принято считать, что на заре истории особо сообразительные представители человеческого рода, желая увеличить урожайность растений, собранных в окружающей их среде, начали пересаживать их на специально предназначенные для этого поля. По мнению ученого, изначально у человека не было намерений выращивать эти растения, все происходило несколько иначе. Гораздо более вероятно, что сами дикие растения некоторым образом спровоцировали свое постепенное окультуривание, рассеивая семена среди отходов вокруг стоянок первобытных охотников-собирателей, которые впоследствии стали находить простое и доступное пропитание в непосредственной близости от своих жилищ. Одним словом, стремление к увеличению урожайности вовсе не было основополагающим принципом окультуривания растений — во всяком случае на заре человеческого рода, в самом начале процесса одомашнивания диких видов, оно пришло уже постфактум.
Аналогичной точки зрения придерживается Будянски в отношении собак. Он утверждает, что предки собак эволюционировали заметнее других живых существ, следуя стратегии, использующей некоторые наши слабости. По его мнению, будучи настоящими приматами, привязанными к своему потомству, которое требует нашей заботы довольно длительное время, мы склонны испытывать нежность и сострадание к беззащитным малышам на толстых лапах, которые смотрят на нас большими круглыми глазами и жалобно пищат, именно так и выглядят маленькие щенки. Приобретя настолько выразительные черты, собаки научились в некотором роде нами манипулировать, чтобы снискать наше расположение. И мы все еще думаем, что сами их выбрали и переделали под свои фантазии и потребности? Как бы не так, мы попались в собственные сети! Подобно дальнему родственнику, жаждущему наследства богатой незамужней тетушки, собаки, не навязывая нам своего присутствия, имели время тщательно подготовиться к визиту и нарядились так, чтобы нам понравиться.
Доказательством успешности этой стратегии может служить тот факт, что сегодня в мире насчитывается не более 100—150 тысяч волков, тогда как собак — приблизительно 400 миллионов. И если чью-то нелегкую жизнь мы все еще называем «собачьей» — не стоит ли с научной точностью и безо всякой склонности к антропоморфизму определить то, что собой представляет «приятная» жизнь для собак. Учитывая полномочия, которыми сегодня обладают четвероногие друзья человека в наших домах, и принимая во внимание многочисленные неприятности, связанные с их присутствием, можно констатировать, что иногда они чувствуют себя там настоящими хозяевами. А уже после этого можно задаваться вопросом, кто же кого приручил на самом деле: мы собак или они нас.
А может быть, это просто игра слов? Возможно, утверждение, что собака изменилась таким образом, чтобы стать более привлекательной для человека, не более чем остроумная метафора того, что человек сам изменил собаку согласно своим требованиям? Но разве и то и другое определение не объясняет в равной степени эволюцию, произошедшую с собакой в ответ на потребности человека? В конечном счете, оба этих очевидным образом противоположных тезиса могут представлять собой всего лишь два способа взглянуть на один и тот же феномен под разным углом зрения; иными словами — очередную вариацию на тему стакана, который наполовину пуст или наполовину полон.
На самом же деле между этими двумя подходами существуют коренные различия. «Интенционалистская» точка зрения по определению предполагает, что толчком к началу процесса доместикации послужила сознательная воля человека. Поэтому вовсе не обязательно искать те механизмы этого процесса, которые не применялись бы человеком сознательно. Кроме того, согласно данному подходу все изменения, произошедшие с собакой в ходе эволюции, следует рассматривать как приобретенные в ответ на нужды человека, во всяком случае именно так их должен воспринимать сам человек. При этом отвергаются любые намеки на то, что новые качества могли быть нейтральными или даже негативными для нашего вида и в то же время полезными для самого одомашненного вида.
И наконец, это означает, что человек с самого начала обладал сознательными намерениями, складом ума, когнитивными способностями и техническими навыками, необходимыми для того, чтобы спланировать и успешно осуществить подобный проект, что, как и было сказано выше, весьма маловероятно.
И наоборот, подход, основанный на неодарвинистской теории эволюции, позволяет выявить массу всевозможных факторов, интенциональных или неинтенциональных, способных иначе истолковать процесс «одомашнивания». Речь идет о подходе, который можно назвать «экологическим» — в научном, а не политическом смысле этого слова, суть которого состоит в следующем: человек создал новую экологическую нишу, представляющую собой совокупность материальных и нематериальных качеств, свойственных определенным типам человеческого общества, отходы жизнедеятельности, жилища, огонь, лесные вырубки, поля, а кроме того, верования, например, в священность некоторых животных, или в лечебные качества некоторых растений, или в существование духов зверей и т.д.
Эта ниша, называемая биологами «антропогенной», как и любая другая новая ниша, впоследствии колонизируется оппортунистическими видами, которые в процессе дальнейшей эволюции видоизменяются и расходятся с изначальными видами — с волками, в случае собаки. Иными словами, ниша не была создана для собаки: она сама создала собаку. С этой точки зрения, задача биологов состоит в поисках механизмов, интенциональных или нет, при помощи которых под действием факторов, свойственных антропогенной нише, произошла модификация некоторых диких видов. Каковы же эти механизмы в случае с собакой?
Модель собаки-мусорщика
Один из наиболее известных ответов на этот вопрос относительно недавно предложил биолог Раймонд Коппингер. Исследуя экологическую среду и поведение собак в самых разных местах обитания, Коппингер заметил, что в Южной Америке, Африке и Азии многочисленные популяции бродячих собак в деревнях питаются отбросами, оставленными человеком. Коппингер вынужден был констатировать, что с экологической точки зрения эти деревенские псы, которые ведут себя подобно настоящим мусорщикам, исключительно хорошо адаптированы к окружающей среде. Они не проявляют страха или чрезмерной агрессии по отношению к человеку, подозревая опасность, они держатся на некотором расстоянии, далеко при этом не убегая, выпрашивают еду, иногда вполне успешно.
В отбросах, испражнениях и деревенских мусорных баках они находят для себя почти неисчерпаемый источник средств существования. И самое интересное, добавляет Коппингер, что сельское население, живущее в непосредственном контакте с собаками, в подавляющем большинстве случаев относится к этим собакам с неприязнью, во всяком случае, это следует из бесед автора с деревенскими жителями. Так, например, в одной из деревень Занзибара лишь несколько человек полагали, что собаки в некоторых случаях могут быть полезны, например, для охраны или истребления вредных животных, тогда как подавляющее большинство жителей заявили, что испытывают к ним отвращение:
— Мы относимся к ним как к крысам: это животное вездесущее, оно — потенциальный переносчик болезней, мусорщик, иногда вор, часть собачьей популяции время от времени нужно уничтожать.
Похоже, в этих деревнях не предпринималось никаких попыток приручить собак или как-то их использовать. Их рассматривали в качестве животных практически бесполезных, годных разве что на то, чтобы избавлять человека от отходов или как-то их перерабатывать. Одним словом, такое отношение к собакам мало напоминает о Лесси или магазине Puppy the World в Токио. Они просто есть, они составляют часть пейзажа, и все, это воспринимается как данность, и их терпят.
По мнению Коппингера, эти деревенские псы наводят на мысль о механизме, приведшем к появлению Canis familiaris путем длительного естественного отбора, то есть ненамеренной селекции. С течением времени между популяциями собак и людей могло установиться шаткое равновесие. В самом начале этого процесса предки собак должны были преодолеть некий порог человеческой толерантности, то есть эволюционировать таким образом, чтобы их внешность и поведение, в то время еще схожие с волчьими, перестали людей пугать. И вот однажды этот порог был преодолен, и перед четвероногими колонистами открылся новый, почти неисчерпаемый источник ресурсов, причем без особого вмешательства самого человека.
Впоследствии процесс доместикации смог уже развиваться сам собой. Каждый раз, когда в популяции предков собак появлялось генетическое изменение, определяющее лучшую приспособленность к жизни рядом с человеком, оно распространялось в течение нескольких поколений без сознательного участия человека, а только лишь потому, что, имея больший доступ к пищевым ресурсам по сравнению со своими соплеменниками, собаки, носители этих мутаций, оставляли после себя больше потомков. Согласно Коппингеру, процесс одомашнивания не подчинялся никакой собственно человеческой логике. Он происходил непроизвольно и неосознанно, тихо и неторопливо, путем постепенного превращения свирепых хищников, крайне недоверчивых по отношению к людям, в осторожных мусорщиков-приспособленцев — собак.
