Смешанная социальная группа: человек — собака

В одном небольшом отрывке философ Эммануэль Левинас так говорит о бродячем псе, которого он встретил, находясь в нацистском плену:

…мы звали его Бобби — экзотическим именем, какое и положено любимой собаке. Он появлялся на утренних поверках и ожидал нашего возвращения, весело прыгая и лая. Для него — это неоспоримо — мы были людьми. Пес, узнавший переодетого Одиссея по его возвращении домой, был ли он родствен нашему? Нет, нет! Там была Итака, была родина. Здесь — бездомность. Последний кантианец нацистской Германии, не имевший разума, необходимого, чтобы придать универсальность максимам своих порывов, наш пес был потомком псов Египта. И его дружеский лай, его животная вера, зародился в молчании его предков с берегов Нила.

человек и собака

На фоне тяжелых воспоминаний о человеческой трагедии, пережитой узниками нацистских лагерей, в этом фрагменте автор описывает трогательный эпизод из жизни пленных. Бездомный пес предстает здесь в образе гораздо более необычном и глубоком, чем во многих других текстах, посвященных взаимной привязанности между животным и человеком. Особую значимость этому псу придают вовсе не человеческие качества, которые часто приписывают собакам. Наоборот, Левинас напоминает нам о различиях между человеком и его лучшим другом, которого он представляет здесь как существо, полностью подчиненное своим неосознанным стремлениям. Собака — это друг в силу веры, накрепко связанной с инстинктами. Несомненно, пес важен здесь не сам по себе, он служит скорее символом. Образ бездомного пса ярко подчеркивает всю глубину морального падения нацистской Германии, где последним кантианцем можно признать только собаку.

И все-таки, несмотря на дистанцию, которая, по мнению Левинаса, разделяет нас с животным, философ замечает в собаке одно очень важное качество: «Для него — это неоспоримо — мы были людьми». Отталкиваясь от данного наблюдения, попробуем зайти чуть дальше, может быть, даже дальше, чем это было бы допустимо с точки зрения самого Эммануэля Левинаса. Можно сказать, что одна эта фраза открывает один из важнейших аспектов наших отношений с животными: совсем не обязательно, а иногда даже и недостаточно, быть человеком, чтобы признавать людьми всех представителей нашего вида и относиться к ним как к людям. Некоторые люди этого не делают, но это делают некоторые собаки.

Важность этого аргумента состоит еще и в том, что в полемике относительно самой возможности существования истинных социальных связей между человеком и животным, он позволяет отказаться от традиционной риторической стратегии. Чаще всего подобного рода полемика строится вокруг вопроса о близости животного к человеку. Причем обе дискутирующих стороны молчаливо соглашаются с тем, что вероятность формирования социальных связей тем выше, чем в большей степени подобны между собой разум и поведение потенциальных участников взаимодействия, в данном случае человека и животного.

Таким образом, по мнению как сторонников, так и противников гипотезы существования антропозоологических социальных связей, существенные различия между участниками взаимодействия служат аргументом в пользу того, что такие связи маловероятны.

собака на море

Если же принимать во внимание аргумент, основанный на приведенном выше наблюдении Левинаса, то в ряде случаев достаточно сложные и насыщенные социальные отношения могут развиваться вполне успешно, невзирая ни на какие различия. Иными словами, между человеком и существом другого биологического вида вполне могут возникать самые настоящие социальные связи. Для этого будет достаточно, чтобы животное приспособилось к нашим требованиям, и наоборот. И вовсе не обязательно, чтобы животные были идентичны человеку или же чтобы наши взаимные требования совпадали.

Например, тот факт, что собака «видит в нас человека», обнаруживает в ней качество, благодаря которому установление между нами тесной взаимосвязи уже становится возможным. Конечно, подобного рода связь будет отличаться от тех, что обычно складываются между двумя людьми, однако она никоим образом не сводится к субъектно-объектным отношениям, где в качестве субъекта выступает человек, а в качестве объекта — животное. Короче говоря, человек может устанавливать вполне аутентичные социальные отношения не только с себе подобными, но и с другими, не похожими на него существами.

В этом плане позволим настаивать на том, что главным условием существования социальной связи является не идентичность участников взаимодействия, а их способность приспосабливаться к взаимным ожиданиям и поведению друг друга.

Социальная связь как взаимная адаптация

Если взглянуть на отличительные качества собак с точки зрения адаптации к требованиям человека, а также учесть высокоразвитую способность обоих наших видов приспосабливаться к взаимным ожиданиям, становится очевидным, что взаимоотношения между человеком и собакой можно рассматривать как истинные и насыщенные социальные связи. Напомним некоторые особенности собаки, позволившие ей стать лучшим другом человека:

  • ее практически повсеместное распространение и длительное сосуществование наших видов;
  • адаптация к антропогенной нише, благодаря которой собака приобрела когнитивные и поведенческие характеристики, функционально идентичные или адекватные аналогичным качествам человека;
  • наличие вторичной социализации;
  • чувство социальной иерархии, которое предопределяет готовность подчиняться и способность модифицировать отношения доминирования;
  • активная стратегия в процессе одомашнивания;
  • пластичность индивидуального развития, позволившая приспособить физические и психологические качества представителей этого вида к многочисленным требованиям разнообразных человеческих сообществ;
  • коммуникация с человеком;
  • совместимость интерпретаций ситуации при возникающем недопонимании;
  • нетребовательность к обязательствам по отношению к себе;
  • способность вызывать к себе амбивалентные чувства;
  • способность удовлетворять склонность человека разговаривать с самим собой или другим человеком посредством слов, обращенных к животному.

К этому и без того длинному списку можно добавить феномен онтогенетической ритуализации, в общих чертах описанный Майклом Томаселло. Суть понятия состоит в том, что в процессе невербального взаимодействия между двумя индивидами вырабатываются особые социальные механизмы, приобретающие ритуализированный характер. Поначалу случайные движения двух индивидов, направленные на удовлетворение взаимных ожиданий, постепенно согласуются в строгую последовательность действий.

собака в горах

Когда маленькие дети просятся на руки, большинство из них делает так — они поднимают руки и протягивают их в сторону взрослого. Можно предположить, что они усваивают этот жест следующим образом. Поначалу они делают попытки вскарабкаться на взрослого человека и поднимают руки — взрослые быстро улавливают желание ребенка и берут его на руки, не дожидаясь продолжения. Таким образом происходит ритуализация желания ребенка забраться на руки, а сам ритуал приобретает коммуникативный характер. То есть в процессе онтогенетической ритуализации определенные движения становятся коммуникативными сигналами, способными запустить последовательность стереотипных взаимодействий.

Этот механизм нашел самое широкое применение во взаимоотношениях человек—собака, отчасти в силу адаптационной приспособленности Cams familiaris к антропогенной нише, отчасти потому, что и сам человек имеет выраженную склонность к такого рода ритуализации и требует того же от существ, с которыми вступает во взаимодействие. Хотя, по словам специалистов, многое в этом вопросе еще остается неясным, недавние исследования подтверждают масштабность распространения ритуальных последовательностей в сфере взаимодействия между человеком и собакой. Особенно это характерно для особой и исключительно важной области взаимоотношений: игры.

Очень часто в процессе игровых взаимодействий между человеком и собакой постепенно формируется множество сигналов и стереотипных последовательностей. Некоторые из них, возможно, имеют отчасти генетическую основу, как, например, так называемый «игровой реверанс» (play bow), поза, при которой собака припадает на передние лапы и приподнимает заднюю часть туловища; другие, менее специфические, приобретают значение определенного сигнала в процессе специфических взаимодействий, характерных для конкретной пары человек-собака.

При помощи бесчисленных жестов, звуков и запахов между человеком и собакой устанавливаются особые ритуалы, повторяемые день за днем и понятные только им. Эти ритуалы связывают между собой два существа, обладающие выраженной индивидуальностью и воспринимающие друг друга именно в этом качестве, несмотря на принадлежность к разным биологическим видам. В процессе общения человек и собака постепенно приспосабливаются друг к другу, и такие маленькие ритуалы, единожды сложившись, впоследствии регулируют их поведение и служат надежной основой для дальнейшего взаимодействия, сохраняя стабильность взаимоотношений.

Антропоканинное общество

Читая изложенное выше описание взаимоотношений между человеком и собакой, можно заметить, что оно в точности повторяет некоторые формулировки, играющие центральную роль в том определении понятия «социальная связь», которое приводится во множестве учебников по социологии и антропологии. Разница состоит только в том, что во всех этих учебниках определение социальной связи может быть применимо только к человеку: животное автоматически исключается из рассмотрения хотя бы в силу того, что за основу здесь принимаются аксиомы вроде «Между природой и культурой существует непреодолимая граница» или «Животное не владеет языком».

Мы вовсе не собираемся отрицать, что благодаря языку между социабильностью человек— человек и социабильностью человек—животное существуют колоссальные различия. Однако эти различия еще не означают, что связь человек—животное нельзя рассматривать как истинную социальную связь. Если отказаться признать за ней это свойство, следует и из человеческой социабильности исключить все феномены, которые могут находить свое отражение в наших взаимоотношениях с животными вообще и с собакой в частности. Так, например, придется признать, что механизм онтогенетической ритуализации, характерный для отношений маленьких детей с родителями, не несет никакой социальной нагрузки. Такой подход будет явно непродуктивным, поскольку накладывает дополнительные и необязательные ограничения.

мопсы

Разумеется, попытки ограничиться противоположными заявлениями типа «Культура и природа едины», «Животное — это субъект» или «Человек формирует содружество с животным» были бы столь же непродуктивными и бессмысленными. Подобные формулы выглядят пустыми и бесполезными, если вы всякий раз не станете подробнейшим образом объяснять смысл содержащихся в них понятий и приводить в защиту ваших утверждений убедительные эмпирические и теоретические аргументы. Одна из интереснейших исследовательских задач состоит именно в том, чтобы с научной точностью описать природу сходства и различия, а также границы зоны пересечения двух типов социабильности, двух разных типов взаимоотношений, участниками которых мы становимся: отношений с другими людьми, с одной стороны, и с животными — с другой.

Картина, открывшаяся перед нашими глазами, призывает отказаться от предубеждений и признать за взаимоотношениями между человеком и некоторыми животными статус социальных связей. Отказ от такого признания не только не позволит понять эти отношения во всей их сложности и полноте, но скроет от нашего внимания некоторые немаловажные аспекты социальной жизни самого человека, касающиеся его взаимоотношений с другими людьми.

Исходя из всех приведенных выше аргументов, можно говорить о том, что в одном пространстве с человеческими обществами существуют в буквальном смысле истинные смешанные общества, сформированные одновременно и людьми, и собаками, которые можно назвать антропоканинными. С этой точки зрения собаку нельзя рассматривать лишь в качестве объекта, своего рода предмета обстановки в человеческом обществе. Она получает статус полноправного члена объединенного сообщества, составленного двумя биологическими видами.

Разнообразие антропоканинных культур

Ко всем характеристикам наших взаимоотношений с собакой, позволяющим признать за ними статус социальных, можно добавить еще одно качество, которое мы считаем особенно важным, когда говорим о социальных связях человека. Речь идет о том, что при помощи механизмов онтогенетической ритуализации в каждом из смешанных обществ, составленных двумя видами, формируется своя, свойственная только этому обществу, настоящая культура. На самом деле ритуалы, характерные для разных антропоканинных обществ, отвечают склонностям, ожиданиям и схемам поведения, которые не являются частью арсенала врожденных поведенческих реакций a priori не только у людей, но и у собак. Такие схемы формируются в процессе социальных взаимодействий и могут распространяться в обществе при помощи механизмов приобщения к определенной культуре — в широком смысле слова.

Таким образом, можно говорить, например, о существовании культуры, свойственной собакам и людям, принадлежащим к одному территориальному антропоканинному обществу, или даже целого множества культур, если принять во внимание классовые различия. Эта культура будет существенно отличаться от культур деревенских антропоканинных обществ, скажем, в Андах или в Экваториальной Африке. Так, отношения между членами городской семьи и их собакой, в которых животному отводится роль компаньона, подчиняются принципиально иной схеме, чем, например, отношения жителей глухих деревень к «деревенским псам», описанным Коппингером. Соответственно, жесты, чувства, вокализация и навыки, как людей, так и собак, равно как и стереотипные схемы, регулирующие их взаимоотношения, в этих культурах также не могут быть идентичными.

большая собака

Можно пойти еще дальше и подобно тому, как это делают антропологи в отношении человеческих обществ, допустить существование типичного представителя той или иной антропоканинной культуры, точнее, типичной пары человек—собака. Такой усредненный образ мог бы стать своего рода моделью, объединяющей наиболее характерные формы поведения и навыки, свойственные каждой конкретной социальной группе, сформированной представителями двух видов.

Попытки взглянуть на отношения человек—животное именно под таким углом зрения позволяют выявить феномены, которые при любом другом подходе выглядят гораздо менее четко очерченными. Если ограничиться классическими методами, применяемыми в социальных науках, предметом рассмотрения станет только гуманитарная составляющая этих отношений. Специфические культурные особенности взаимоотношений человек—собака будут освящены лишь с одной стороны — со стороны человека. Можно утверждать, например, что в японском городе люди относятся к собаке иначе и ведут себя с ней иначе, чем, скажем, в африканской деревне.

Однако это всего лишь часть общей картины, что подтверждается, в частности, отношением переехавших в Европу африканцев к европейским собакам-компаньонам. Вопреки ожиданиям, у этих людей, которые прежде не знали никаких других собак, кроме бесхозных деревенских псов, вызывает удивление не только отношение европейцев к своим собакам, которое и впрямь достаточно сильно отличается от того, что они могли наблюдать у себя на родине. С не меньшим удивлением они замечают, что в Европе психология самих собак значительно отличается от психологии известных им деревенских псов. Здесь собаки заметно приспособились к той роли, которая им отводится в европейских семьях, к роли животного-компаньона.

На самом деле собаки имеют разный статус, ведут разный образ жизни, подчиняются различным схемам межвидового взаимодействия в зависимости от того, идет ли речь о полубродячих деревенских псах, охотничьих собаках, собаках из приюта или домашних любимцах, гордо взирающих на своих хозяев с высоты дивана. Их психологические характеристики также будут различаться. Материальный мир, психологическая и социальная жизнь голодного и пугливого деревенского пса, живущего на помойке, имеют мало общего с жизнью ухоженного пуделя, окруженного нежной заботой всех членов семьи. Разумеется, взгляд на мир у этих двух собак не может быть одинаковым.

Конечно, процессы, приводящие к формированию культуры антропоканинного общества, гораздо менее симметричны, чем те, что формируют человеческую культуру, то есть культуру общества, образованного представителями одного вида. Действительно, тот факт, что разным обществам свойственны различные ритуалы взаимодействия и каждому из них — свой типичный образ собаки, по большей части обусловлен культурными различиями между людьми. Однако не исключено, что типичный образ собаки, во многом зависящий от той роли, которая ей отводится в обществе, в свою очередь оказывает влияние и на человеческую психологию. Так, например, вполне возможно, что повальное увлечение животными-компаньонами привело к изменению не только психологии нашего верного друга; оно могло в значительной степени изменить нашу собственную психологию и свойственную нам социабильность.

Конечно, необходимы более глубокие исследования, чтобы в этом вопросе можно было всерьез претендовать на сколько-нибудь обоснованные выводы. Однако предположение о том, что сосуществование с собакой-компаньоном способно, при прочих равных, повлиять на некоторые аспекты наших отношений с другими людьми, выглядит вполне правдоподобным. Присутствие собаки может, к примеру, укрепить эти отношения, поскольку собака в данном случае будет выполнять функцию социального катализатора, или же, напротив, ослабить, если она до известной степени будет восполнять потребность человека в эмоциональных контактах с другими людьми. Несомненно, сосуществование с собакой отражается на наших жестах, позах и манере держаться с другими людьми. Оно оказывает влияние на формирование моральных ценностей человека, в частности, его этических установок в отношении животных, которые, в свою очередь, находят отражение и в его отношении к людям.

довольная собака

Продолжая использовать терминологию общественных наук применительно к смешанным сообществам, сформированным людьми и собаками, добавим, что культурная изменчивость таких антропоканинных обществ имеет свои пределы. Культурные различия между разными обществами находятся в диапазоне, ограниченном психологическими возможностями собак и людей, а также их способностями приспосабливаться друг к другу. И тем не менее диапазон изменчивости остается исключительно широким, что во многом объясняется выраженной пластичностью индивидуального развития и поведения как собак, так и людей, а также разнообразием человеческих культур.

Рискнем пойти чуть дальше и предположить, что даже в пределах одного антропоканинного сообщества существует социальное расслоение. С того момента, как мы признали существование истиной социальной связи между человеком и его лучшим другом, подобное предположение уже не выглядит настолько абсурдным. На самом деле даже в рамках французского антропоканинного общества будут наблюдаться различия в ритуалах взаимодействия или, коль скоро мы приняли это определение, культуре, свойственной различным социальным классам. Так, культура сельских охотников и их собак будет значительно отличаться от культуры других классов того же общества, например, городских социальных групп, живущих в квартирах вместе со своими четвероногими друзьями. В этом смысле есть основания говорить о разделении антропоканинного общества на группы, которые можно было бы назвать трансвидовыми социальными классами.

И, наконец, антропоканинные общества имеют собственную историю, в которой были свои переломные моменты, такие как диверсификация собачьих разновидностей под влиянием селекции, начало которой было положено еще в Античности, бурный рост городов или бурный рост интереса к собакам-компаньонам, ставший причиной повышения социальной значимости очень многих собак.

Отказаться от противопоставления природы и культуры

Истинная цель изложенных выше замечаний состоит лишь в том, чтобы наметить путь, заслуживающий более пристального внимания. Дальнейшее уточнение и проработка выдвинутых предположений может позволить сформулировать гипотезы, пригодные для эмпирической проверки. Очень важно показать, что некоторые весьма распространенные предубеждения на самом деле основаны на довольно шатком фундаменте и малоубедительных доказательствах. Противопоставление природы и культуры, непреодолимая пропасть между человеком и животным, социальные связи как прерогатива человека — все эти идеи перекрывают доступ к целому миру непознанных феноменов, способных расширить наши знания не только о животном и об отношениях, нас с ним связывающих, но и о самом человеке и его социабильности.

Подобного рода предубеждения долгое время господствовали в социологической и антропологической среде во многом благодаря глобальному разделению сфер интересов между двумя группами научных дисциплин: природа всегда оставалась в компетенции естественных наук, культура-общественных. Это размежевание сопровождалось отсутствием взаимного интереса с оттенком недоверия. Любые взаимодействия между общественными и естественными науками чаще всего заканчивались непримиримой полемикой, вызванной непониманием как с одной, так и с другой стороны. Вместо того чтобы на основе по-настоящему научных дискуссий организовать междисциплинарное сотрудничество, они вступали в противоборство.

Так, общественные науки решительно отказались принимать взгляды социобиологии, которая, по выражению одного из ее основателей, Эдварда О. Уилсона, предлагала «поглотить их путем фагоцитоза». Со своей стороны, приверженцы неодарвинистских теорий культуры, в частности, социобиология и эволюционная психология, подвергли жесткой критике все то, что они называли «стандартной моделью социальных наук», которая, по их мнению, представляла человека пассивным продуктом окружающей его культурной среды, полностью ответственной за его формирование.

Одни с карикатурным преувеличением пытались всю культуру свести к генам, другие — отказывались признать за биологией право внести свой вклад в понимание культуры и общества. В итоге на авансцене науки остались одни разногласия, отягощенные идеологией и взаимными нападками, которые только подогревали споры и препятствовали междисциплинарному сотрудничеству.

собаку любят

Однако стоит нам только вникнуть в детали исследований, проводимых в рамках современной эволюционной биологии, и мысль о том, что поведение любого живого существа полностью подчинено генам, уходит на задний план. Эволюция собак служит наиболее ярким тому подтверждением. С другой стороны, с научной точки зрения совершенно непродуктивно a priori признавать за абсолютную истину утверждение, что культура представляет собой феномен, никак не связанный с природой, феномен, который можно рассматривать лишь применительно к человеку.

Короче говоря, исследовательское поле, находящееся на стыке биологической, социальной и культурной проблематики, объединяет исключительно сложный круг вопросов, которые требуют тонкой теоретической проработки — по множеству аспектов одновременно. Междисциплинарный подход заставляет отказаться от безоговорочного признания гипотезы о тотальном разделении природы и культуры и рассматривать ее в качестве всего лишь одной из множества возможных гипотез. Тем более что все недостатки и научная непродуктивность этой гипотезы становятся очевидными уже при первом приближении, если рассматривать ее применительно к собаке и ее взаимоотношениям с человеком.

В течение последних нескольких лет стараниями некоторых социологов и антропологов, в особенности Филиппа Дескола, Бруно Латура, Мишеля Каллона и нескольких специалистов в области этнометодологии, незыблемость границ между природой и культурой была поставлена под сомнение. В числе ученых, со своей стороны поддержавших эту же точку зрения, можно назвать Дана Спербера и его работы в области когнитивной антропологии. Стоит отметить, что в среде общественных наук существует, хотя, может быть, и не привлекая к себе особого внимания, множество классических теоретических моделей, которые не исключают, во всяком случае a priori, что животные могут быть вовлечены в истинные социальные взаимодействия. В рамках таких моделей допускается возможность восприятия животных в качестве активных участников, конечно, совершенно особого типа, требующего отдельного определения, социальных взаимоотношений.

Речь идет о весьма разнообразных моделях, предложенных такими научными направлениями, как понимающая социология, этнометодология, символический интеракционизм, прагматическая социология, теория рационального выбора, теория игр, методологический индивидуализм, а также натуралистическими теориями, представленными во множестве вариантов. Конечно, нельзя не учитывать глубоких различий между всеми этими моделями. Однако в данном случае для нас важно другое: само существование подобных моделей подтверждает, что идея о возможности установления социальной связи человек—животное не является чем-то из ряда вон выходящим, это всего лишь точка зрения, которая никак не противоречит множеству уже опробованных теорий.

Между тем с такой точкой зрения совершенно несовместимы культуралистические и радикальные конструктивистские теории. Они не допускают, что животное можно рассматривать в качестве субъекта или активного действующего лица: в рамках таких теорий животное становится всего лишь одним из элементов человеческой культуры или «социальной конструкцией». Кроме того, с признанием за животным права считаться полноценным участником социальных взаимодействий никак не согласуются теории, построенные на основании тезиса о том, что только наличие языка придает собственно человеческим феноменам неделимую целостность, которая не может быть сопоставима с феноменами, наблюдаемыми у животных. И, наконец, полностью отвергают возможность такого признания модели, подразумевающие, что обязательным атрибутом социального субъекта является рефлексивное сознание.

По большому счету, мысль о том, что такое животное, как собака, а также отношения, связывающие нас с этим животным, могут стать объектом изучения, включенным в исследовательское поле социальных наук, уже не представляется настолько дерзкой и крамольной, как это могло показаться на первый взгляд. Напротив, научные дивиденды, которые может принести эта идея, значительно превышают возможные риски. Она всего лишь позволяет задуматься о том, что социальные науки могут рассматриваться не только как науки гуманитарные, поскольку при определенных условиях в сферу их компетенции может быть интегрировано животное, выступающее в данном случае в качестве активного действующего лица.

При этом совершенно не обязательно ограничиваться упрощенными схемами, вроде тех, что предлагают нам социобиологи. Именно междисциплинарный подход дает возможность разным научным дисциплинам объединить свои усилия и попытаться уловить суть процессов и явлений, связывающих в этом мире биологическое с социальным и культурным.

Изучение собаки преподносит нам еще один важный урок: лучший друг человека способен стать лучшим другом наук о человеке.

Оцените статью
( Пока оценок нет )
Поделиться с друзьями
Сайт о мальтезе и других породах собак
Добавить комментарий

Нажимая на кнопку "Отправить комментарий", я даю согласие на обработку персональных данных и принимаю политику конфиденциальности.